Р.Р.  ВАХИТОВ,
кандидат философских наук,
доцент Башкирского государственного университета

РЕЛЯТИВИЗМ МОРАЛИ
И ЕГО ОПРОВЕРЖЕНИЕ  

(Доклад

на VII Епархиальных Табынских Чтениях

14 ноября, 2017 года,

город Уфа)

1.

Релятивизм – учение об относительности культурных ценностей. Релятивизм в морали утверждает, что не существует добра и зла как таковых, так как у разных народов, сословий, социальных слоев, эпох различные представления о добре и зле и зачастую эти представления противоречат друг другу. Одни и те же поступки разные моральные кодексы оценивают различно. В христианском мире мужчина, который женат одновременно на трех женщинах, – не просто аморальный человек, но и преступник, многоженец. В мусульманском мире он может считаться вполне порядочным человеком. Христианство, как и ислам и иудаизм, призывают чтить родителей и вообще людей старшего возраста, а у некоторых примитивных народов есть обычай убивать стариков. Человек, который убил из снайперской винтовки 15 человек в мирное время, – безусловно, нарушитель закона, подлежащий наказанию. Человек, который сделал то же самое, но в военное время и по отношению к солдатам вражеской армии, – герой.  Воровство среди обычных законопослушных людей считается преступлением, в среде воров – доблестью.  

Примеры можно умножать, но смысл уже ясен: релятивисты считают, что добро и зло – это человеческие установления или правила, которые принято воспринимать таковыми по договоренности или по традиции.  Добро и зло изменчивы, непостоянны, ограничены.  Безусловного, универсального добра, которое остается добром всегда, во всех ситуациях, по отношению к кому бы то ни было, якобы не существует.

Важно помнить, что такие убеждения всегда бывают популярны в периоды кризиса общества, упадка его духовности, разложения здорового социального организма. Наше время не исключение: разве не слышим мы от наших либералов заявления, что оправданы любые пороки, в том числе и содомия, если только они не мешают другим людям, поскольку, дескать, «никакой нормы здесь быть не может» и «все это условность».  С другой стороны, широкое распространение национализма и шовинизма – также проявление морального релятивизма. Ведь шовинисты – это те, кого не интересует судьбы людей, не являющихся их соплеменниками и соотечественниками. Шовинисты готовы исполнять моральные обязанности лишь по отношению к тем, кто принадлежит к их собственному народу. То, чего они ни в коем случае не желают своему народу – войн, революций, экономических неурядиц, они готовы приветствовать, если это происходит с другим народом, который они считают враждебным.

Люди религиозные могут возразить, что релятивизм проистекает из атеистического мировоззрения и поэтому для них его опровержение не представляет трудности. Действительно, в самом начале мы говорили, что согласно релятивизму мораль – человеческое установление, а условия жизни человеческих обществ в истории, да и в наши дни настолько разнообразны, что очень трудно найти между их моральными кодексами что-то общее.   Поэтому атеист, действительно, скорее всего придет к выводу, что абсолютного добра не существует. Но опровергать релятивизм морали опираясь только на религиозную веру и не обращаясь к аргументам разума – значит сделать это опровержение убедительным только для членов того религиозного сообщества, к которому принадлежишь ты сам. Члены других религиозных сообществ и неверующие люди резонно посчитают, что их это не касается. Например, если мы заявим, что кража дурна потому, что осуждается в Библии, атеисты заявят, что они не обязаны считать, что в Библии содержится истина, поэтому для них это — не аргумент.

Для разговора с людьми других убеждений христианам приходится обращаться к аргументам разума, в частности к тем, которые предоставляет традиция философии.

2.

Русский православный философ Николай Онуфриевич Лосский в книге «Условия Абсолютного добра» резонно отмечает, что если «подвергнуть анализу … примеры различия кодексов морали», то можно убедиться, что «несмотря на это разнообразие нравственность человечества все же остается единою»[1].

Легче всего, замечает Лосский, разобраться с тем случаем, когда  правило морального поведения распространяют только на представителей своего рода, сословия, класса, народа, социального слоя, религиозного сообщества и т.д. Ведь шовинист, который считает, что помогать нужно только своим единоплеменникам, или аристократ, который считает, что хорошего отношения достойны только люди высшего звания, в глубине души не могут не понимать, что люди принципиально не отличаются друг от друга и перед Богом все мы равны, независимо от нашего этнического или социального происхождения, языка, пола и даже религиозной принадлежности. То же самое касается и приведенного выше примера с ворами якобы не понимающими безнравственности воровства. Это, конечно, не так. Члены сообщества преступников-воров вовсе не лишены представлений о недопустимости нарушения заповеди «не укради». Просто они разделяют мир на своих, воров, «блатных», и на чужих, законопослушных граждан, «фраеров». И если украсть у внешнего, «фраера», действительно считается доблестью, то кража у своего, «вора» (и уж тем более у всей общины воров, имеющей общую собственность, «общак») напротив, рассматривается как  глубоко аморальный поступк, за который следует наказывать.

Как отмечает Лосский, в этих случаях «… задача нравственного развития состоит в расширении круга существ, благожелательное отношение к которым считается обязательным»[2].

Простота этих случаев состоит в том, что здесь люди понимают, что такое добро и зло, не выдают одно за другое и только лишь ограничивают требование творить добро, распространяют его не на всех представителей  рода человеческого, а на узкий круг людей, на «своих». Труднее, когда релятивизм морали касается и самого содержания морали, то есть когда поступки злые и даже бесчеловечные выдаются за нравственное поведение и за доблесть.   Лосский обращается при этом к примеру с убийством стариков в примитивных обществах и сразу же отмечает, что напрасно сторонники релятивизма, пытающиеся использовать это пример для обоснования своего учения, заявляют, что представители примитивных племен лишены сострадания к старикам. Напротив, «дикари» прекрасно понимают жестокость этого обычая, жалеют стариков и, если предоставляется возможность, обязательно спасают их от такой участи. Причина этого обычая – «особые временные обстоятельства». Племена эти живут трудной жизнью, им часто не хватает пищи для того, чтобы прокормить не только взрослых, а даже детей.   Лосский указывает, что старики этих племен часто сами, видя, что они отнимают пищу у детей, просят, чтоб их оставили в лесу и позволили им умереть. Антропологи и этнографы отмечают, что так же поступают европейцы в исключительных обстоятельствах, к примеру, смертельно раненый солдат – член отряда, выходящего из окружения, понимающий, что из-за него погибнут товарищи и просящий бросить его. 

Ни Лосский, ни антропологи, конечно, не оправдывают такие убийства, просто они отмечают, что перед нами не отсутствие понимания ценности человеческой личности, а вынужденная мера, к которой прибегают, испытывая нравственные страдания.   

То же самое можно сказать и про примеры, которые я приводил в начале доклада. Релятивисты утверждают, что моногамия – это не более чем человеческое установленное, связанное со случайными историческими обстоятельствами, ведь, допустим, мусульмане считают нормой многоженство. Однако и сами мусульмане признают, что высшим идеалом брака является моногамный брак, при котором между мужем и женой царят любовь, гармония и понимание. В качестве образца такой брачной пары ими рассматриваются основатель ислама Мухаммед и его первая жена Хадиджа. Пока Хадиджа была жива, Мухаммед не брал себе других жен, и после ее смерти, когда он стал многоженцем, он не скрывал, что продолжает ее любить и ни одна из его жен с ней не сравнится.  Значительное количество мусульман также избегают многоженства, и не только потому, что у них нет денег на «калым» (свадебный выкуп за невесту). По шариату многоженство признается желательным только в случае бесплодия или болезни жены, в остальных случаях, когда мужчина это делает из стремления к сладострастию, оно допустимо, но не желательно и уж тем более не обязательно. Выбор второй или третьей жены  обставлен рядом сложных условий, прежде всего, справедливого отношения ко всем членам семьи. В случае же возможности ущемления прав жен (из-за бедности мужчины или его характера) оно вообще под запретом[3]. Мусульманские богословы и проповедники неоднократно противопоставляют многоженство в исламе со строгими правилами отношения к женам (муж обязан уделять им равное внимание, одинаково обеспечивать, предоставить каждой отдельное жилище, одинаково хорошо относиться ко всем их детям) практикуемому в современном постхристианском мире разврату. Мысль их такова: лучше уж многоженство, ограниченное законом, защищающее права женщин, чем беззаконное сожительство безо всяких прав. При этом мусульмане вовсе не отрицают, что моногамия в принципе лучше многоженства, то есть речь здесь не идет о том, что мусульмане считают многоженство нормой и тем более идеалом.

Так же дело обстоит и с убийствами на войне и в мирное время. Когда релятивист говорит: убийцу в мирное время вы сажаете в тюрьму, а во время войны – награждаете орденами, то он передергивает факты. Есть принципиальная разница между человеком, который убивает других людей в мирное время, ради того чтобы получить деньги (как наемный убийца-киллер) или вследствие своей жестокости и сатанинской бесчувственности (как закоренелый убийца) и между обычным, хорошим человеком, который во время войны вынужден убить врага, иначе враг убьет его самого, захватит его страну, будет чинить насилие над его согражданами, над его родными и любимыми. Строго говоря, человека, отличившегося на войне, награждают и называют героем вовсе не за факт убийств других людей (всякий, в ком есть нравственное чувство, понимает, что убийство дурно, даже если это убийство врага). Награждают его за спасение своих сограждан от гибели, унижения и рабства. Убийство же здесь рассматривается как вынужденное единственное средство остановить врага.  Именно вынужденное, и это видно из того, что солдат, который будет проявлять излишнюю жестокость по отношению к врагу, вряд ли будет считаться столь уж безупречным героем, таким же, как солдат, который в этих же условиях сохранял человечность.  

Итак, все эти примеры указывают на одно: различия моральных кодексов (у разных народов, религиозных сообществ или во время войны и в мирное время) нельзя истолковывать в пользу концепции морального релятивизма. Напротив, стоит отвлечься от внешнего вида и взглянуть глубже, как выяснится, что в целом люди исповедуют схожие нравственные ценности и убеждены, что нужно относиться с человечностью к другим, строить брак на любви и взаимоуважении, заботиться о старших и особенно о родителях, причем, так считали и люди в древности и представители разных народов. А историко-культурные отличия моральных кодексов связаны с некоторыми обстоятельствами, из-за которых люди вынуждены отказаться от идеала и выбрать меньшее зло, чтобы избежать большего (выбрать гибель стариков чтобы избежать гибель племени, многоженство – чтобы избежать беззаконного сожительства, убийство врагов – чтобы избежать страданий соотечественников и утери независимости Родины). При этом даже те люди, которых мы привыкли считать «дикарями» или «чужаками», не знакомыми с высокими идеалами христианской морали, не лишены нравственной интуиции и в душе различают добро и зло и ранги добра. Ссылаясь на католического ученого Катрейна, который подробно изучил обычаи и нравы множества племен и народов, Н.О. Лосский заявляет: «Все основные нравственные идеи, заключающиеся в десяти заповедях, суть общее достояние всего человечества»[4]. Получается, что разные моральные кодексы выстраиваются в некую иерархию, так что одни оказываются ближе, а другие дальше от абсолютного добра. Абсолютное же добро тождественно христианскому моральному идеалу, ибо что может быть выше любви к Богу и ко всем людям, как к самим себе.