К визиту ПАТРИАРХА. Из воспоминаний о с.Уса-Степановка
11.06.16
К визиту ПАТРИАРХА. Из воспоминаний о с.Уса-Степановка
11.06.16

* * *

Белоусов Александр Павлович
1931 года рождения
д. Устье Нуримановского р-на, 2010 год.

на фото: Петропавловский храм в Усе-Степановке

 

Отец Моисей прозорливый был. Мне он при первой же встрече в Сергиевской церкви сказал: «Александр, учись  на плотника и будешь строить» — и показал на сторожку.

А у меня еще топор в руках не бывал. Но раз он сказал, я как домой приехал, пошёл к Василию Ивановичу, он настоящий плотник был, и он поставил меня доски кромить [ т.е. выравнивать края досок], в конце дня подошел: «Так дело не пойдет», все у меня было криво, косо. Но не выгнал меня, оставил. А когда приехал служить в Усу-Степановку отец Александр Дудинов, дома нет, ночевать негде, он мне сказал: «Давай будем дом строить». И тут я вспомнил слова отца Моисея, что я дом буду строить. У меня ведь не семеро по лавкам, мать дома, сестра, и я к нему ушел. Уса-Степановка от нас 20 километров, самый близкий храм.. Я раз пришел, он говорил проповедь о пророке Илье, второй раз пришел… И стал помогать. Построили дом, потом и отец Василий Гундяев в нем жил. При нём церкву и закрыли… Сделали в ней клуб, в клуб никто не пошел, и он сгорел от молнии.

Я отца Василия помню. Отцу Василию было уже 80 с лишним лет. 82 или 83. Старенький   , а крепкий. В 83 года он ходил пешком до Нижней Павловки километров 20, тут его прихожане были, и автобус тут ехать в Уфу. Когда мы вместе ходили, он всегда меня обгонял. А один раз пошли мы оба с ним [ в Павловку] во время Великого поста, шли и оба с ним обессилели. На тропинке вместе с ним постояли-постояли и вернулись обратно в Усу. Не смогли дойти.

С ним   вместе в Усе-Степановке была матушка Параскева, дети у них были взрослые, в Ленинграде, и он насобирает ребятишек с деревни и с ними водится-водится, они его теребят. Любил он это занятие.  Гостинцев им надает…

 

Отец Василий очень много знал, начнёт рассказывать, уши развесишь.

Он был машинистом [на железной дороге] и не простым машинистом, а механиком. И он возил заключенных на Соловках, или где-то в Сибири. Он сам там был заключенный, но как хорошего специалиста его сделали машинистом. Возили там заключенных в открытых вагонах  в баню, чтобы они простыли и умерли. У начальства была задача умертвить как можно больше людей. Чтобы они там замерзали. А паровоз теплый. И вот заключенные облепят паровоз, где только могут встать, и так едут, чтобы не замерзнуть. А он старается вести паровоз ровно-ровно, чтобы они не упали. Он много лет в заключении был. Он говорил: «Посижу года 3-5, выпустят, опять посадят»…Он как Лука (Войно-Ясенецкий) их не боялся ни граммочки, хоть его расстреляй. Вот такой был отец Василий. А проповеди он говорил некрасиво, мне не нравилось. И отец Александр Дудинов говорил проповеди некрасиво, час-полтора говорит, такие проповеди заворачивал против Советской власти, больно он коммунистов шерудил. А проповеди нужно говорить на евангельские темы.. И колокол сильно  коммунистов раздражал, а он нарочно… И за это он пострадал. Послали его в Курт, где народу нет, самое плохое место… Говорил — И пусть преследуют, раньше тоже преследовали!

Вот красиво говорил проповеди отец Николай Дудинов, сын отца Александра. Мария, сестра отца Александра наизусть акафисты знала, бывало, она в Усе-Степановке жила.

Там жили еще монахини, да, из Святых Кустиков.. Серафима была старше всех, она была в монастыре казначей, Евпраксия. А Евстолия, да, приезжала в гости из Кушнаренкова. С ними жила еще Тоня-сиротка. Это были настоящие монахини. Они отсидели по 10 лет. Они жили в келье в пристрое церкви. Каждый день в 8 часов обедницу служили, а вечером — вечерню, девятый час, канон Ангелу-хранителю. Ночью вставали 17-ю кафизму читали. Когда мы построили дом, то жили в одном дому. Они читают молитвы ночью, а я сплю. Серафима всегда читала каноны, ей было больше 80 лет, без зубов, она шамкала, когда читала, а Евпраксии было лет 70, они с Тоней пели. В качестве певчих были. Евпраксия  и просфоры  пекла, она и полы мыла, и в алтаре всё подотрёт…. А потом пришло распоряжение, что нельзя монахиням в алтаре убирать, и мне это делать пришлось. Евпраксия была очень живая, весёлая и улыбчивая. Она в заключении среди самых нехороших жила, уголовниц.

А Евстолии повезло. Привезли их в лагерь, стали вызывать: «Монашки есть? Шаг вперед. Никто не вышел. Боялись, что расстреляют. А она вышла. А начальник лагеря привел ее домой. И стала она у них дома детьми заниматься. А как истек срок 10 лет, начальник ее уговаривал остаться в их семье. «Мы будем почитать тебя как мать». Но она уехала. Это были истинные монахини.

Еще приезжали к ним Васса из Байков, Ольга.

Они отца Александра очень почитали. Он был монашеского духа. Уже в 60-е годы он к матушке не подходил, жили как брат и сестра.

ИЕ –А потом они вместе монашество приняли, схиму. Они с юности мечтали о монастыре, но монастыри позакрывали. Зато их сыновья стали священниками, а один — преподавателем Академии. Всех детей в Боге смогли воспитать.

Да.

(Из воспоминаний А.Белоусова об преподобном Моисее Уфимском. Запись И.Н.Ентальцевой)

 

* * *

Трубникова Антонина Филипповна,
1940 г.рожд.

Я – из деревни Угрюмки, она была прямо на берегу реки Уфимки. Когда строили плотину, Павловскую ГЭС, ее всю выселили, разъехались кто куда … Мы в Павловке жили, в сараюшке, снимали. А рядом семья жила верующая. Тетя Наташа, Алексей, Ефросинья… Мне очень нравился уклад их жизни,  наша семья тоже была верующая, но не так. Родителей уже не было, у сестры было тесно, не больно я там была и нужна…И я прилепилась к ним. Попросила молитвы, мне тетя Наташа дала «Верую», я выучила ее наизусть, потом другие…

Они рассказывали мне об отце Моисее, его многие в Павловке знали и почитали.  И я хотела его увидеть.  Ефросинья взяла меня с собой в Уфу, в Сергиевскую церковь. Служба была на Вознесение. И так меня это всколыхнуло, сижу у клироса и плачу навзрыд. Отец Моисей ко мне подошел, поднял: «Что  ж ты, девочка, так   плачешь?»   — «Батюшка, как мне здесь все нравится,  я тоже хочу в храме так же  петь, возьмите меня сюда.» — «Ты такая молоденькая, несовершеннолетняя, документы нужны. И жить здесь тебе нельзя. Иди в Усу-Степановку, там хороший батюшка, отец Александр Дудинов, (будешь там в храме петь). А сюда в следующий раз еще приедешь». И денежек мне на дорожку дал. Он понимал, что Сергиевская церковь тогда сама еле держалась, на нем, да на отце Ксенофонте. Да, я видела отца Ксенофонта, но с ним не разговаривала. Я видела,  как он служит, и восторгалась им. Настоящий служитель Божий. Он был высокий, грузный такой. Он мне очень нравился как монах. Все мне здесь нравилось, все святое. И отца Тавриона я видела, такие богослужения! Я восхищалась. А внешность его я не помню.

Приехала я в Усу-Степановку. Там в храме внутри просто была  белёная стена, потом уже сделали кое-какой иконостас. При церкви жили в сторожке матушки Евпраксия  и Серафима. А отец Александр с женой Анной жил в домике подальше от церкви.

Матушки были из ссылок, из тюрем, бездокументные. Они были с этого монастыря, «Святые Кустики». Матушка Серафима была старшая, мощная такая, неразговорчивая, или по монашескому житию такая. Она на службах устав вела. Книг-то не было больно богослужебных, а она устав знала. Она жила с Евдокией, потом она стала монахиней Евпраксией, я ей — тетя Дуня да тетя Дуня, а потом она съездила в Уфу, и, очевидно, там приняла монашество: «Теперь я Евпраксия», ей лет 50 было, а Серафима – старше.

Еще приезжала матушка Евстолия, приедет-уедет. И приезжали петь Анна из Бирска, и еще одна Анна, Нюра Костаревская, как ее матушка Евпраксия называла. Да, она была из села Костарево. Обе они были уже в возрасте, немолодые. И у нас составился красивый хор.

 У меня было сопрано. Евпраксия меня сразу цап-цап на клирос. Он меня  петь учила. Гласы на слух покажет, вот первый глас, вот осьмой, а я запоминаю всё… Я пела сопрано, а она – вторым голосом.

Потом, бывало, Евпраксия уедет в Уфу, к подружкам- монахиням, а я службу провожу, просфоры пеку…

Мне было 17 лет, когда я приехала, и я с ними 3 года жила в сторожке. Я так любила духовное пение, никак им не насытюсь, аж прыгала от радости. Я вся уходила в пение. Мне ничего не платили, нечего было надеть, а я была довольная. Бедненько  жили, одно пальто на всех, чтобы выйти на улицу. Да тогда все бедно жили, тяжелые годы, ели траву, крапиву и лебеду, сергибузу с хлебом, она вкусная как редисочка… Но  интересно, весело жили.  Внутреннее удовлетворение было. Люди стали к нам приходить из других деревень, из Ежовки, Павловки, Бедеевой Поляны. Все улыбались друг другу.

Как-то пришли на службу двое мужчин, из КГБ, наверно, и мне: «Что ты здесь живешь, идем с нами в Бедееву Поляну, дадим тебе хорошую работу, а в церковь ходить не будешь». А я категорично: «Не надо мне никакой красивой жизни, я из храма не уйду».

Отец Александр служил до трех часов, пока не охрипнет. Сперва служба, потом отпевание, и он требовал полного пения, поёшь и поёшь.

. На проповедях он ругал: «Блудно живете, безбожно, браки невенчанные». Он не очень грамотный был богословски, но очень религиозный. Говорит-говорит проповедь, слушать  устанешь.

Александр Белоусов был на клиросе, читал он очень хорошо. А приблизишься к нему – так зыркнет и отодвинется. Он потом сказал мне, что он меня любил. Оказывается, он так берег себя в чистоте, вёл борьбу с плотью.

ИЕ – Его отец Моисей не благословил жениться. Он жил как монах в миру.

 — Да, как святой жил. Его так уважают в Устье, где он живет…Это рядом с Павловкой, он  приходил из Павловки  вместе с братом Николаем, теперь Николай— священник в Смоленской епархии.

Он тоже всегда к отцу Моисею приезжал, осенью, акафист, молебен служил. У них много детей приемных было, у отца Николая. Такие люди. Пример есть брать с кого.

Потом  куда-то отца Александра услали. Приехал отец Василий Гундяев с матушкой. Я к ним приходила, так простенько у них было, он всё о внуке рассказывал, восхищался им, показывал фото. Они  с матушкой были такие старенькие, простые. Простота привлекает. Рассказывал, что постоянно был в тюрьмах, в ссылках, где, как, я уж сейчас не помню. Он  поздно принял священство. И говорил: «Я стал здесь священником, чтобы не закрыли этот храм (?)Я не могу уйти, чтобы не закрыли этот храм.». Никакого дохода от храма не было.

Еще там служил отец Михаил Тимофеев, как ему было сложно, петь некому, он ходил по деревням, крестил…Такой батюшка, а помнит ли кто его?

Потом я пела здесь в Крестовоздвиженской церкви. Владыка Никон сказал: « Настоящее монастырское пение», когда меня услышал. Отец Николай Соколов приходил сюда, чтобы со мной попеть, звал меня к себе в Покровскую церковь. Но, наверное, о себе говорить не надо…

— Но ведь это похвала монахиням, передавшим Вам монастырское пение.

-Да. У меня есть стихи про Усу-Степановку. Вот

Воспоминание из жизни старших наших предков

Когда я девочкой была,

Глухая наша деревенька

На берегу реки была.

Поля усыпаны цветами,

Грибы, орехи, лебеда.

И удивительна природа!

И родниковая вода.

Природа помогла нам выжить.

Все брали в пищу от нее.

Но что-то лучшего желалось.

И домогалося чутье.

От деревеньки до деревни

Пешочком батюшка ходил

И опекал своих пасомых,

детей нуждающихся крестил.

Шли годы, многое менялось.

И среди этой суеты

Нашлось и многое терялось,

И в Промысел поверишь ты.

Уса-Степановка, деревня

Всего из нескольких домов

И бедный храм Петра и Павла,

Но климат был весьма здоров.

Нашлась здоровая община

Из дальних деревеньпришли

И Слово Божие, живое,

Для пира веры принесли.

Монашки старые здесь жили

И в их былые времена

«Святые Кустики», в народе

Так их звали,

Обитель женская была.

И камня там на камне не осталось,

Когда безбожная волна пришла.

«Святые Кустики», история гласит, остались.

И кроме их уже пылинки не нашла.

Теперь же этот край цветет и процветает,

Поистине здесь райский уголок.

К обители трава не зарастает.

Здесь виден мощный каменный порог.

Когда монахи обживают

Когда-то дальний уголок,

Ни сна, ни отдыха не знают.

Об этом ведает сам Бог.

Здесь тихо теплится молитва

И Слова Божия поток. И в благодати пребывает

Всяк, кто побывать здесь мог

И труд здесь видится домашний,

Труд повседневный,

Труд простой, И все здесь движется молитвой

Труд монастырский, непростой.

Здесь пчелки Божие летают

Цыплятки зернышки гребут.

Теплицы пленками покрыты.

Здесь птицы Божии поют.

Цветы равнины украшают,

Рябины кисти низко гнут.

Здесь дышится легко и чисто

Здесь здравые и дух, и труд.

Напев сугубо монастырский.

Здесь в послушанье все живут.

Стол, накрытый для приезжих,

Что прибыли издалека.

И ощущается любовью чья-то

Хозяйская рука.

И если Господу угодно

Чудесный край здесь воскресить,

На все его святая воля,

Об этом будем мы просить.

О милая моя Россия!

Моя родная сторона!

Хочу упасть я на колени

За гнусные мои дела.

За засорение природы,

За крик и грубость у реки

За тот жаргон, что уши вянут,

И за ночные шашлыки.

О Родина моя святая!

Твоей историей горжусь

Святых ты море воспитала,

Святою называлась Русь.

Великий княже, Александре,

Как ты за Родину болел!!!

Ты ей принес такую славу!

Себе ты славы не хотел.

Когда ее судьба решилась,

Управились ее дела

Снимаешь царскую порфиру,

И продолжается борьба,

Борьба в духовном ополченье,

Борьба в обители святой,

За участь своего народа,

Труд колоссальный, непростой.

 

 * * *

Шематурина Анастасия Егоровна,
78 лет

Я родилась в Пихтаревке, это на горе, а под горой была Уса-Степановка, 1 км, мы там учились в 1947 году в школе-семилетке. Там была церковь, и мы, подростки туда изредка бегали.

Служил там отец Василий Гундяев, да, дед патриарха Кирилла, он жил в маленькой избушке, семья большая, все мальчишки, и одна девочка, по-моему приемная. Или все приемные. Отец Василий был рыжеватый, после ранения на войне он якобы сказал: «Если я останусь жив, посвящу себя Богу». Девочку Маней звали, она училась, но чтобы на улицу ее пускать- нет. А мальчишек я не помню. Служил он недолго. На нашу церкву писали, служить ему не давали.

 Колхозников ведь тогда не пускали в церкву и в праздники.  А в Вознесение из Федоровки с иконами в Усу-Степановку идут и полянские (т.е.из (Бедеевой) поляны) идут.., Вознесение не престол был, престол был — Петров день – и в Усе-Степановке, и в Пихтарёвке. Была ярмарка, народу много съезжалось.

Потом отец Михаил Тимофеев служил. Он уехал в Красный Ключ, в его доме жили монашки. Я помню двух монашек, матушка Серафима, старенькая и Прасковья что ли или Праксия.

-Евпраксия? –Да. Они все время были при храме, они были такие хорошие, мы ведь такие бестолковые были, они все подсказывали. ходили они во всем черном, и платочки черные. Саня Дойникова постоянно бегали в церковь с матерью…Софья была на клиросе, умерла. Антонина(Трубникова –ИЕ) с Соней девчушкой ходила, они пели на клиросе. Потом у матушки Антонины много детей было.

Какая церква была красивая, большая, в большие праздники- Троицу, Вознесение, Петров день –много народу было.

В первый раз после войны открыли службу на пасху. Мы подростками были. Все молятся, и мы молились В школе-то нам втыкали в мозги: «Бога нет и не было». А у кого верующие родители, знали, что Бог есть.

У церквы были захоронения, а кого, не знаю. Потом церкву сделали под клуб. И она сгорела. Я в этот клуб не ходила.

Сейчас там(в Усе-Степановке) одна русская семья осталась –Тимофеевы, остальные марийцы.

Я была в 1947 году в 7-м классе, когда нас послали в Святые Кустики. Там все было разрушено, стоял барак –совхоз МВД, там держали коров, и очень много родников было.

Сколько всего было разрушено! Там пасека была у монахинь. Они плели корзины, ивняк вымачивали в канавках, мы их находили. А за современной территорией была канавка как в Дивееве, ее монашки рыли. Когда часовню восстанавливали, вырыли мощи матушки Серафимы и ее четки, они истлели, а крестик остался из полудрагоценных камней.

А когда восстанавливали собор, нашли монетки, заложенные в фундамент.

Рядом с монастырем «Святые Кустики», как спустишься с горы к Усе-Степановке, там кладбище, младенцев там хоронили, маленькие памятники. Часть их разбили, мы их собирали.

 -ИЕ- При монастыре был приют, наверное, была какая-то эпидемия.

 -Наверно, все они голодали. На фотографии у монахинь лица кожей обтянуты. Еще 2 неизвестные могилы нашли за часовней.

Много татар приезжает в монастырь. Двух крестили. Вот отец Афанасий Камалов, кряшен, он взял фамилию матери. Он жил на Белой горе (в Белогорском монастыре?), потом в Москве жил, и из Троице-Сергиевой лавры его отец Варлаам сюда привез.

Когда у нас церкву закрыли, мы ездили из деревни то в Бирск, то в Уфу.

В 1948-49 годах в Бирскем на Пасху народу было битком! Год был страшный. Хлеб давали по карточкам. И вот я стою в лаптях, в фуфаечке, а у меня в кармане было письмо, и его вытащили. Я чувствую  руку, а обернуться не могу, перекреститься невозможно было! Столько народу –кто молиться, кто воровать.

Ходили в лаптишечках по снежнице. Из дому выйдешь и сердце замрет. Ноги сначала зябнут, потом горят.

Вот сейчас они и горят.

Моей тетушки дядюшка жил в работниках в монастыре, Тупицын Петр Степанович, он был очень верующий, потом в Уфу он ходил в церковь. Они померли уже.

(записывала И.Н.Ентальцева)

Поделиться
(с) Уфимская епархия РПЦ (МП).

При перепечатке и цитировании материалов активная ссылка обязательна

450077, Республика Башкортостан, г.Уфа, ул.Коммунистическая, 50/2
Телефон: (347) 273-61-05, факс: (347) 273-61-09
На сайте функционирует система коррекции ошибок.
Обнаружив неточность в тексте, выделите ее и нажмите Ctrl+Enter.