Ентальцева И.Н. «Не хлебом единым…»: Пушкин, Гоголь, Аксаковы о просвещении и русском народе
16.12.15
Ентальцева И.Н. «Не хлебом единым…»: Пушкин, Гоголь, Аксаковы о просвещении и русском народе
16.12.15

Пушкин… — это русский человек в его развитии, в каком, он, может быть, явится через 200 лет. [1]
Н.В. Гоголь

К сожалению, Пушкина сейчас почти не знают в России, а в мире и подавно.
Юрий Зинин
Комментарий к фотографии улицы Пушкина
в интернет-группе «Старая Уфа»

Где мы — и где Пушкин?
Студент-заочник

 

В самом сердце старой Уфы, в ее историческом центре, улица Пушкина пересекается с улицами Гоголя и Аксакова. Спешат студенты из трех уфимских университетов, расположенных по соседству. Почти напротив друг друга, через дорогу, стоят бюсты А.С. Пушкина и С.Т. Аксакова, рядом высится здание театра оперы и балета, построенное больше 100 лет назад как Аксаковский народный дом. И то, что улицы Гоголя и Аксакова встречаются с улицей Пушкина в своем начале, органично. С.Т. Аксаков, вспоминая радость общения с братом Аркадием, среди главных черт его, доверительных подтруниваний, общего смеха, серьезных бесед, назвал и совместное чтение Пушкина — «со мною Пушкиным пленяться…» [2]. Это пленение великим гением Пушкина прошло сквозь всю жизнь Аксакова. Не решаясь подойти к нему в обществе, он был счастлив услышать как-то из уст Пушкина за общим столом, где шла речь обо всем «от еды и до Евангелия», что никто не понимает его так верно, как какой-то ему не известный барин, напечатавший отзыв о нем в последнем номере «Московского вестника». С.Т. Аксаков узнал в отзыве этого барина свои слова. Когда пресса, безжалостная во все времена, стала писать об угасании гения Пушкина в трудные для него годы,  Аксаков не побоялся в печати возвысить свой голос в защиту поэта. Известие о гибели Пушкина потрясло семью Аксаковых, как и многих его современников. Это было чувство потери «не только для России, но и для всего человечества» [3].

Н.В. Гоголь, который с самого начала творчества получал поддержку Пушкина, разглядевшего в молодом малороссийском авторе большое свежее дарование, после его смерти писал: «Моя жизнь, мое высшее наслаждение умерло вместе с ним. Когда я творил, я видел пред собою только Пушкина, ничего не предпринимал, ничего не писал я без его совета. Все, что есть у меня хорошего, всем этим я обязан ему и теперешний труд мой [«Мертвые души», — ИЕ] есть его создание. Он взял с меня клятву, чтоб я писал, и ни одна строчка его не писалась без того, чтобы он не являлся в то время очам моим. Я тешил себя мыслью, как будет доволен он; угадывал, что будет нравиться ему, и это было моей высшею и первой наградой. Теперь этой награды нет впереди. Что труд мой? Что теперь жизнь моя? Гигант исчез. Боже, как странно. Россия — без Пушкина». [4]

Гоголь находил утешение в гостеприимном доме Аксаковых, которые были его благодарными слушателями и читателями.

Знакомство с Гоголем стало для них рубежом, «перейдя через который, С.Т. Аксаков растерял всех своих литературных друзей прежнего псевдоклассического» направления. В новой для него самого реалистической манере он обрел свое лицо как великолепный бытописатель, молодое же поколение Аксаковых, в первую очередь Константин, стали восторженными почитателями Гоголя. Для них «сочувствие или несочувствие к Гоголю определяло степень развития и способности к развитию самого человека». [5]

Молодые славянофилы, Константин и Иван Аксаковы, размышляя о русском народе, вглядывались в творчество Гоголя и Пушкина.

И.С. Аксаков писал впоследствии, в своей легендарной речи памяти Пушкина, начав ее строфой Ф.И. Тютчева:

«“Тебя как первую любовь

России сердце не забудет…”

Это не общее место. Это верно схваченная, историческая, выдающаяся черта отношений к Пушкину русского общества. В самом деле, наша связь с ним не какая-либо рассудочная, на отвлеченной оценке основанная, а сердечная, теплая, живая связь любви и до сих пор…

Можно лишь удивляться, каким образом, при его французском воспитании дома и в лицее, при раннем, к несчастию, растлении нравов, обычном в то время вследствие безграничного господства в русском обществе французской литературы XVIII века; при соблазнах и увлечениях света, — мог не только сохраниться в Пушкине русский человек, но и образоваться художник с таким русским складом ума и души, с таким притом глубоким сочувствием к народной поэзии — в песне, в сказке и в жизни?» [6, — С. 269]

И.С. Аксаков видит русский склад ума и души Пушкина в «народном отвращении от фразерства»: «он всегда искренен, всегда прост, всегда свободен, он никогда не позирует, не рисуется, не нянчится, не носится со своим “я”». [6, — С. 273]

Он отмечает у него «чувство реальной, жизненной правды»: «Как эта правда согрета и освещена теплым светом сочувствия, но в то же время ограждена в читателе от ложной окраски тонкою, незлобивою иронией!.. Вот эта способность шутки, это присутствие иронии в уме — тоже коренная, народная черта истинно русского человека: это постоянно присущий русскому человеку антидот против всякой излишней, а потому и фальшивой идеализации и против собственного самообольщения.» [6, — С. 273]

И.А. Ильин, размышляя об особенностях русской культуры, вслед за Аксаковым, отметит самоиронию, склонность шутить в самых трудных жизненных обстоятельствах, как признак силы русского менталитета. [7]

Источник силы «русской народности» в творчестве Пушкина И.А. Аксаков видит в том, что тот, не слушаясь «толпы сторонников грубого утилитаризма, неуклонно слышал в душе своей иной божественный голос: “не о хлебе едином жив будет человек”». — «Только потому и явился он таким беспредельно полезным общественным деятелем» [6, — С. 269],  — утверждает Аксаков, намеренно употребляя здесь выражение «не хлебом единым…» в его церковнославянском варианте.

Знал ли он тогда, что еще в январе 1837 года Пушкин сказал в салоне великой княгини Елены Павловны, когда зашел общий разговор об Америке: «Мне мешает восхищаться этой страной, которой теперь принято очаровываться, то, что там слишком забывают, что человек жив не единым хлебом»? Наверное, знал, ведь Гоголь с сочувствием приводил слова, сказанные Пушкиным: «А что такое Соединенные Штаты? Мертвечина: человек в них выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит». [8]

Пушкин подарил Гоголю замысел «Мертвых душ», сатирической поэмы о России, где люди, ведя обывательскую жизнь, стали рабами своего эгоизма. Они «утратили божественное измерение вещей и жизни и превратились в мертвые души» [9]. В Толковом словаре Владимира Даля одно из значений слова «мертвый» — «человек невозрожденный, недуховный, плотской или чувственный». Это значение близко к тому, в котором употребляет данное слово и Гоголь. [10]

Константин Аксаков отмечал жизненность персонажей поэмы Гоголя «Мертвые души»: «как бы низко ни пал кто-либо из них, вы всегда признаете в нем человека, своего брата, созданного по образу и подобию Божию». [11]

«Без Бога жизнь пуста, — писал И.А. Ильин. — Люди, предающиеся такой жизни, погрязают в мелочах, и все, что им нужно, это очищение… Вот эта мысль Гоголя проходит красной нитью и в «Мертвых душах».

В последнюю свою встречу — [перед отъездом Гоголя за границу Пушкин приехал к нему домой и всю ночь они проговорили о будущих литературных планах, в первую очередь, о «Мертвых душах» — ИЕ] — Пушкин и Гоголь поклялись приступить к этому изобличению и очищению. «Мертвые души» должны были положить начало развенчиванию пустоты и очищению во всерусском масштабе». [9, — С. 271]

Вскоре Пушкина не стало, и Гоголь остался со своей великой задачей один на один. Даже друзья часто воспринимали его обличительную прозу с веселым смехом, как и первые его юмористические произведения.

«Будьте не мертвые, а живые души», — эти слова стали духовным завещанием Гоголя, обращенным и к нам. Это была и позиция Пушкина.

Ольга Седакова в своей книге «Апология разума» отмечает, что «Пушкин глупым и слепым представляет, как в Библии, ум утилитарный («не подвижуся без зла») и циничный («рече безумец в сердце своем: несть Бог»).

«Любимые эпитеты Пушкина — живой и чистый, — пишет она. — Это самое похвальное, что он может сказать о чем-нибудь в мире. Слишком многим в этом мире эти два эпитета представляются несовместимыми и противоположными. Но врозь и в противопоставлении друг другу они просто неинтересны». [12, — С. 64–65]

Но ведь и Аксаков главное достоинство Пушкина видит в том, что он — «цельный художник с живою русскою душою»! [6, — С. 269]

«Пушкинское представление об «уме» или «здравомыслии» как о правильном или чистом «чувстве» сближается с аскетическим учением о sophrosyne, «здравомыслии», которое переводится также и как «целомудрие», — развивает свою мысль Седакова. [12, — С. 64]

Еще в молодости, в Одессе, Пушкин звал товарищей вместе c собою на Пасхальную заутреню «услышать голос русского народа в дружном одушевленном ответе молящихся» на возглас священника: «Воистину воскресе!» [13]

Христианство Пушкин считал «величайшим духовным и политическим переворотом нашей планеты», в «священной стихии которого обновился мир». [14] Сам ища обновления, очищения и  зная на своем опыте, как мертвит, разъедает язвами душу грех, он каялся горько после своих падений. В стихотворении «Воспоминание» в 1828 году он писал:

«И с отвращением читая жизнь мою,

Я трепещу и проклинаю

И горько жалуюсь. И горько слезы лью…» [15]

Испытывая угрызения совести, он радовался, когда чувствовал, как

«…исчезают заблужденья

С измученной души моей,

И возникают в ней виденья

Первоначальных, чистых дней».

(«Возрождение». 1819) [16]

Пушкин часто, особенно в зрелые годы, читал святых отцов. По словам князя Вяземского он «читал и любил читать Евангелие, был проникнут красотой многих молитв, знал их наизусть и часто твердил их». [13, — С. 196]

Пушкин часто использовал в поэзии библейские образы, беря их в церковнославянском варианте. Он говорил Хомякову, что непременно будет читать Библию со своими детьми и непременно — «по-славянски». — «Я сам их ему [церковнославянскому языку — ИЕ]  обучу». [13, — С. 100]

«Недостатки своего проклятого воспитания», на которые он жаловался в письме брату Льву [13,  — С. 37], он   исправлял в Михайловском  русскими сказками,  Библией, частыми посещениями Святогорского монастыря (не случайно он завещал похоронить себя в Святогорском монастыре, и даже заранее выкупил  себе  там «за рубль» участок для могилы) и  беседами со священником.  Он не хотел позже видеть эти недостатки в своей семье.

Так он писал в 1834 году своей юной жене, поехавшей с детьми навестить

родственников, прося ее там «не баловать Сашку и Машку» и поберечь себя, от чего?: «Ангел мой жёнка!.. Надеюсь, что усталость дорожная пройдет благополучно,  и что ты в Москве будешь здорова, весела и прекрасна… Пожалуйста, побереги себя… Не слушайся сестер. Не таскайся по гуляниям с утра до ночи, не пляши на бале до заутрени. Гуляй умеренно, ложись рано… в деревне не читай скверных книг дединой библиотеки, не марай воображения…» [17]

Он знал, что обычаи высшего света, к которому принадлежали они по рождению, не здоровы, нехороши для юной матери. А «скверные книги дединой библиотеки», конечно же, были французскими.

И.С. Аксаков писал родным из Парижа в 1857 году: «Когда первое впечатление прошло, мне перестало быть весело… Здесь человек оподлен до сomme il faut [светскости], трехлетнюю девочку учат кокетничать, всякое слово, фраза, всякое — самое резкое движение — поза. Но всего возмутительнее — это могущество этой власти, этой ограниченности над миром, это раболепство умных народов, у которых есть жизнь духовная, пред внешним блеском чисто внешней жизни… Мне как-то совестно быть в Париже… Хочется трезвых, чистых серьезных впечатлений…» [18]

Константин Аксаков развил эти мысли в своей статье «О современном человеке» [19] (статья не вышла при его жизни и была опубликована И.С. Аксаковым в 1876 году). К.С. Аксаков писал в ней о внешнем блеске высшего света, отъединившегося от русского народного «мира» и уподобившегося французскому обществу постпросвещенческих времен — с его культивированием личности в противовес Богу.

«Личность, находя в себе средоточие, все пожирает, все обращает в снедь себе, жаждет и томится вечным голодом. Это жажда греха». В таком обществе царит разврат и есть  «неугасимое желание развратить другого, сделать его похожим на себя». На детских балах дети «перенимают пороки светских людей»: «девочка, разодетая по-бальному кокетничает, мальчик-франт волочится, а большие люди смотрят и радуются… В невинные души детей, прежде чем они окрепнут и выйдут из своего возраста, переходят страсти и греховные стремления совершеннолетнего человека; еще не созревши, заражаются дети гниением нравственным…»

Читая статью Аксакова, я вспоминала современные детские конкурсы красоты, выпускные балы, начиная с   детского сада… Если заменить в его тексте слова «светскость», «свет» — на «гламур», то статья вполне оправдывает свое название «О современном человеке».  Кстати,  придя на смену «светскости»,  слово «гламур» (то есть блеск, роскошь) окончательно утратило коренную связь со словами: «свет», «высший свет», «просвещение», и это  наглядно показывает выхолащивание  этого понятия.

«В наши времена, при стольких открытиях, при невероятных материальных усовершенствованиях, при необъятном богатстве способов и средств для жизни, чувствуется и слышится повсюду страшная бедность души, оскудение внутреннего родника жизни, для которого только и можно трудиться и работать, при котором только и имеют цену все открытия и успехи. К чему все эти богатства и удобства, если потеряет душу человек, одно, что дает всему цену? … направив все внимание свое, всю деятельность своего духа, всю любовь свою на средства, он потерял то, для чего и добываются средства, — внутреннего себя. Современная эпоха невольно приводит на память священные слова: какая есть польза человеку, аще весь мир приобрящет, душу же свою отщетит?

Удобства мира, открытия средств, материальные успехи заняли умы всех. Там работает мысль, там сосредоточена деятельность духа. Все это могущество в руках Западной Европы, и перед нею склонились все остальные народы, если даже и независимые наружно, то пленные внутренно». («Северо-Американские штаты — колония Западной Европы; мы их разумеем здесь тоже», — добавил в сноске К.С. Аксаков).

«…В Америке процветает могущественное государство, но Северо-Американ­ские штаты являют только крайнее ожесточение Европейского недуга, для которого в Америке уже нет смиряющей его родной почвы, ни чувства народности, ни исторического предания. Условное устройство взаимных политических отношений заменило здесь вполне чувство любви. Северо-Американские штаты — это великолепное общество-машина. Что же касается до других стран, то иные народы замкнули уже давно круг своего, некогда богатого, просвещения; другие находятся в состоянии дикости…»

«Есть, однако, христианская страна, государственное ее могущество превосходит все другие страны. У нее свои начала; история ее не похожа на Западную Европу; народ ее славянского, следовательно, европейского, но не романо-германского племени; вера ее есть вера православная. Это Русь!» [19]

В возрождении народного, православного начала в жизни русского общества славянофилы вслед за Пушкиным видели залог будущей миссии ее для мира.

Пушкин в заметках о русской истории 18 века писал: «Екатерина явно гнала духовенство, жертвуя тем своему неограниченному властолюбию и угождая духу времени. Но лишив его независимого состояния и ограничив монастырские доходы, она нанесла сильный удар просвещению народному…» [20]

«У Пушкина было особое понимание просвещения, вызревшее на русской почве, — разъясняет профессор МГУ В. А. Воропаев. — На Западе под просвещением понималось и понимается наполнение ума положительными знаниями. Наука исследует мир опытным путем и добытыми знаниями наполняет ум, “просвещает его”. В этом и заключается главная цель такого просвещения (оно с давних пор все более укрепляется в мысли, что без Бога можно обойтись). Пушкин просвещение связывал с монашеством. Монах же несет свет Христов, а не эмпирические научные знания…

Славянские учители святые Кирилл и Мефодий являются просветителями славянских народов, потому что воцерковили их…

 Девизом Московского университета, начертанным на наружной стене храма святой мученицы Татианы, были — и ныне восстановлены слова: “Свет Христов просвещает всех”.» [21, — С. 59]

Гоголь писал о просвещении в книге «Выбранные места из переписки с друзьями» в 1847 году: «Мы повторяем теперь еще бессмысленное слово «Просвещение», даже не задумываясь над тем, откуда пришло это слово и что оно значит. Слова этого нет ни на одном языке, оно только у нас. Просветить не значит научить или наставить, или образовать, или даже осветить, но всего насквозь высветить человека во всех его силах, а не в одном уме, пронести всю природу его сквозь какой-то очистительный огонь. … нелепо даже и к мыслям нашим прививать какие бы то ни было европейские идеи, покуда не окрестит их она [церковь] Светом Христовым.» [22]

«Нужно вспомнить человеку, что он вовсе не материальная скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства. Покуда он хоть сколько-нибудь не будет жить жизнью небесного гражданина, до тех пор не придет в порядок и земное гражданство», — утверждал он.

Западная цивилизация осознавалась и славянофилами как «синоним полного обездуховления жизни, ее предельная рационализация, дискредитация религиозных и моральных ценностей, победа прагматического начала над идеальными побуждениями и целями, переноса центра тяжести из духовной в материальную сферу». «Одержавший победу в ней мещанский дух был для них даже не Западом, а его изменой самому себе, своим христианским истокам началам» [23].

Славянофилы считали, «что современный им мир переживает глобальный духовный кризис и исторический источник этого кризиса видели в секулярном просвещении — в отказе Запада от религии как духовной основы» жизни общества. К.С. Аксаков указывал в своих работах на «провиденциальную роль православия, единственно способного спасти мир на краю бездны, и на Россию как на носительницу этой миссии». [24]

Тревога за будущее человечества идет рефреном во многих статьях также и у И.С. Аксакова. Вслед за Пушкиным и К. Аксаковым всматриваясь в лицо юного американского государства, он видит опасность в новой могучей державе «без религии, без народности» — поставившей «себе знаменем неограниченную свободу личности».

«Американское государство, без веры, без нравственных начал и идеалов, оно или падет от разнузданности личного эгоизма и безверия единиц, или сплотится в страшную деспотию Нового Света, — пишет он. — Ужасом веет от цивилизации, лишенной нравственного просветительного начала, как будто конечная цель последней изобрести наибольший комфорт и удобство к самоистреблению человечества.»  [25, — С. 64–65]

«Прогресс, отрицающий Бога и Христа, в конце концов становится регрессом; цивилизация завершается одичанием; свобода — деспотизмом и рабством. Совлекши с себя образ Божий, человек неминуемо совлечет — уже совлекает — с себя и образ человеческий и возревнует об образе зверином» [26].

Размышляя о русском народе, славянофилы видели великую опасность в утрате им  традиционных христианских основ жизни.

Еще А.С. Пушкин писал, изучая материалы Пугачевского бунта: «Не приведи Бог видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Те, кто замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка — полушка, да и своя шейка — копейка». [13, — С. 162]

Идея о формообразующей созидательной роли православия для русского народа и провиденциальной роли христианства и России для человечества, получила в философии название «Русской идеи». Она стала магистральной темой речи Ф.М. Достоевского, посвященной открытию памятника Пушкину в Москве в 1880 году [27]. Речь была встречена продолжительными овациями, а И.С. Аксаков, сказал, выступая после него в МГУ, в своей речи о Пушкине: «Пусть изваянный в меди образ этого всемирного художника и русского народного поэта неумолчно зовет чреды сменяющихся поколений к труду народного самосознания, к плодо­творному служению истине на поприще правды народной, — чтобы сподобиться наконец русской “интеллигенции” стать действительным высшим выражением русского народного духа и его всемирно-исторического призвания в человечестве!» [9, — С. 281]

Гоголь мечтал о том, как через 200 лет русский человек уподобится в своем полном духовном развитии Пушкину. Вышло иначе. Общество в современной России опять оказалось у тех рубежей, с которых начинался путь мучительного духовного становления Пушкина.

Митрополит Антоний (Храповицкий), бывший последователем идей ранних славянофилов [28],  и Ф.М. Достоевского[29] рассматривал путь духовного развития Пушкина среди «космополитизма и мистицизма тогдашнего общества и крайности политических течений в нем от аракщеевщины до декабризма», столь схожих с нынешним вавилонским столпотворением мнений.  Он писал о том, как голос совести — («торжество совести»,  писал владыка Антоний) — и раскаяние в грехах привели Пушкина от культа гордыни и сладострастия в юности  к «самой немодной в то время православной вере». [30, — С. 132]  

«Поучительно это внутреннее саморазвитие Пушкина для нашего юношества, для нашего общества, потому что наш Пушкин, падавший, боровшийся и каявшийся, до сих пор остается микрокосмом русского общества…»  [30, — С. 140]

 «Пушкин — это созидательный микрокосм России», — добавит позже И.А. Ильин [31].

«Что ожидает нашу Русь, отразившуюся в жизни поэта?.. Ужели ее ожидает когда-либо такое же неразумное самоистребление, которое постигло нашего несчастного народного гения? — спрашивал владыка Антоний и утверждал: — Когда противоречие между ложными устоями нашей жизни и теми светлыми заветами евангельской веры обострится настолько, что придется волей-неволей выбирать одно из двух, тогда русский человек, многократно отрицавшийся от Христа, как изменивший, но покаявшийся снова ученик, воскликнет: Ей, Господи, Ты веси,

 яко люблю Тя.» [30, — С. 143–144]

 

                              Cписок литературы

 

1. Гоголь Н.В. Несколько слов о Пушкине. // Гоголь Н.В. Собр. соч. в 8 т. Т. 7. — М., 1984. — С. 58.

2. Аксаков С.Т. Осень. // Цит. по: Лобанов М.П. Сергей Тимофеевич Аксаков. — М., 1987. — С. 147–148.

3. Кибальник С.А. С.Т. Аксаков и А.С. Пушкин. // Http://www.portal-slovo.ru.

4. Цит. по: Вересаев В.В. Гоголь в жизни. — М.-Л., 1933. — С. 178.

5. Аксаков И.С. Примечания к «Истории моего знакомства с Гоголем» С.Т. Аксакова. // Цит. по: Аксаков Иван Сергеевич. Материалы для летописи жизни и творчества. / Сост. С.В. Мотин и др. — Вып. 1. Ч. I. —Уфа, 2010. — С. 77.

6. Аксаков И.С. Речь о А.С. Пушкине. // Аксаков К.С., Аксаков И.С. Литературная критика. — М., 1981. — С. 263–281.

7. Ильин И.А. Пророческое призвание Пушкина. // Ильин И.А. Собр. соч. в 10 т. Т. 6. Кн. II. — М., 1997. — С. 57.

8. Цит. по: Лобанов М. Тысячелетнее русское слово. // Http://www.nita-press.de.

9. Ильин И.А. Гоголь — великий русский сатирик, романтик, философ жизни. // Ильин И.А. Собр. соч. в 10 т. Т. 6. Кн. III. — М., 1997. — С. 271.

10. Воропаев В.А. «Будьте не мертвые, а живые души». // Http://www.portal-slovo.ru.

11. Аксаков К.С. Несколько слов о поэме Гоголя: «Похождения Чичикова или Мертвые души». // Аксаков К.С., Аксаков И.С. Литературная критика. — М., 1981. — С. 147.

12. Седакова О.А. Мысль Пушкина. // Седакова О.А. Апология разума. — М., 2011. — С. 52–67.

13. Цит. по: // А.С. Пушкин: Путь к православию. — М., 1996. — 335 с.

14. Пушкин А.С. Второй том «Истории русского народа» Полевого. // Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 10 т. Т. 7. —Л., 1979. — С. 100.

15. Пушкин А.С. Воспоминание. // Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 10 т. Т. 3. —Л., 1979. — С. 57.

16. Пушкин А.С. Возрождение. // Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 10 т. Т. 1. —Л., 1979. — С. 334.

17. Пушкин А.С. Письмо жене 20 апреля 1834 года. // Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 10 т. Т. 10. — Л., 1979. — С. 368.

18. Цит. по: Год с русскими поэтами. М. — Минск, 2011. — С. 130.

19. Аксаков К.С. О современном человеке // Http://dugward.ru/library/estetika/ kaksakov_sovr_chel.html.

20. Пушкин А.С. Заметки по русской истории 18 века. // Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 10 т. Т. 8. — Л., 1979. — С. 89.

21. Воропаев В. Значение великих истин: Пушкин и Гоголь о государстве Российском. // Http://www.portal-slovo.ru/philology/37152.php.

22. Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями. Просвещение. // Гоголь Н.В. Собр. соч. в 8 т. Т. 7. — М., 1984. — С. 251–223.

23. Межуев В.М. О национальной идее. // Вопросы философии, 1997, № 12. — С. 9–10.

24. Федоров П.И. К.С. Аксаков — пророк третьего пути? // Аксаковские чтения. — Уфа, 1997. — С. 137–143.

25. Аксаков И.С. Об отсутствии духовного содержания в Американской народности. // Аксаков И.С. Собр. соч. Т. 7. — М., 1887. — С. 55.

26. Аксаков И.С. Христианство и современный прогресс. // Http://blago.org.

27. Достоевский Ф.М. Пушкин. Речь, произнесенная 8 июня в заседании Общества любителей российской словесности. // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. в 30 т. Т. 26. — Л., 1984. — С. 136–149.

28. Ентальцева И.Н. Митрополит Антоний (Храповицкий) как последователь ранних славянофилов. // Аксаковские чтения. — Уфа, 2009. — С. 189–198.

29. Ентальцева И.Н. Идеи Ф.М. Достоевского о России, Европе и славянстве в трудах и жизни митрополита Антония (Храповицкого) и его учеников // IV Кирилло-Мефодиевские чтения.   — Уфа, 2010.  — С. 106-111.

30. Антоний (Храповицкий), митр. Слово перед панихидой о Пушкине, сказанное в Казанском университете 26 мая 1899 года; Пушкин как нравственная личность и православный христианин. // А.С.Пушкин: Путь к православию. — М., 1996. — С. 130–164.

31. Ильин И.А. Александр Пушкин как путеводная звезда русской культуры // Ильин И.А. Собр. соч. в 10 т. Т. 6. Кн. III. — М., 1997. — С. 213–242.

Поделиться
(с) Уфимская епархия РПЦ (МП).

При перепечатке и цитировании материалов активная ссылка обязательна

450077, Республика Башкортостан, г.Уфа, ул.Коммунистическая, 50/2
Телефон: (347) 273-61-05, факс: (347) 273-61-09
На сайте функционирует система коррекции ошибок.
Обнаружив неточность в тексте, выделите ее и нажмите Ctrl+Enter.